Грязь - Страница 42

Три едва произнес первый слог названия его милой Австралии, как его настиг удар. Сильный удар цепью в тишине, раскроивший его до ствола мозга и забравший его мечту, потопив ее в мокрых огненно-красных всполохах ослепляющей боли в раскроенной ткани, позвонках, грудной клетке, нервах, мозге. А Банковский все бил и бил, держа цепь в своей толстой, как бревно, руке. Бесконечный, яростный свист приносящей смерть цепи, приводимой в движение невероятной силой, цепи, внезапно исчезнувшей.

Исчезнувшей! Дэниэл Эдвард Флауэрс Банковский не знал такого слова. Исчезновение было выше его разумения. Это слово было для него в новизну. Нужно было много ударов пульса, чтобы проглотить его осознать, что цепь, которой он обычно убивает, исчезла. ИСЧЕЗЛА в высаженном им боковом окне припаркованного «форда», разбив стекло. В этот момент Попрыгунчик Лестер совершил только один небольшой поступок, одно доброе дело. Он убежал. Он бежал так, будто его несло ветром, а он был облаком.

И Каторжник, убийца пятисот человек, убийца-профессионал, убийца охотников за головами, убийца твердокаменных солдат, убийца убийц, стоял не двигаясь. Каторжник стоял над безжизненным телом погибшего завоевателя «Пламени», маленького Три и наблюдал за убегающим счастливым панком по имени Лестер. И впервые этот монстр, этот Зверь, который не ведал никаких эмоций вроде страха или надежды, почувствовал глубоко внутри своего тучного тела нечто такое, что он мог бы назвать посторонним чувством. Потому что он дал осечку. Потому что его видели. Потому что он совершил еще одну ошибку.

Но Джек Эйхорд, полицейский, пока об этом не знал. Он сейчас был на собрании, где его отчитывали за плохую, непрофессиональную работу. Не только его одного, вы же понимаете. Шеф, сам получив взбучку, устроил выволочку всем, кто работал с делом Касикофф, хотя полицейские корпели над ним по шестнадцать часов в сутки.

Все началось с того, что в это утро пришла посылка. Посылка, на которой было аккуратно написано черными чернилами: «ДЖЕКУ АЙКОРДУ», которая немало весила и которую Джек начал бояться еще до того, как раскрыл и увидел то, что ему прислали.

К этой теме опять вернулись утренние газеты. Заголовки об «Убийце Одиноких Сердец» переместились на первые полосы. Этот день Эйхорд запомнит на всю жизнь, день, который пронзал его льдинками страха, когда он начинал думать о посылке и о том, что она могла значить.

Этот день его опустошил, превратил в человека, еще более чувствительного ко злу, чем прежде; он почувствовал, что слегка тронулся от этого ужаса, стал похож на дерево, с которого ободрали кору.

Это был день, который газеты прозвали сенсационным днем в расследовании убийств.

Это надо знать

Что они могли сделать? То же, что делали обычно: сожгли бумаги, стерли память в компьютере, и дело просто перестало существовать. Они были первыми, кто использовал слово «каменная стена» как переходный глагол. Когда они выбирали для забвения что-то или кого-то, эта вещь или этот человек переставали существовать. Но из-за времени, давления, чувствительности и климата что-то все-таки напомнило о существовании Зверя. Он мог оставаться не более чем легендой, если бы не то кровавое пятно на бумаге.

— Добавочный 22–28, — сказал Эйхорд, ожидая у телефона связь с Вашингтоном.

Может быть, они просто прекратили бы расследование, как обычно поступали, чтобы закрыть дело, но какой-то супербюрократ решил классифицировать отпечатки пальцев и группу крови, а затем сличить их с отпечатками и группой крови того, кто участвовал когда-то в секретном военном эксперименте, и нашел их тождественными. Специальная секретная оперативная группа, являвшаяся отрядом убийц, в целях конспирации получила название «зубья пилы». И поэтому на запрос вместо «Нет ответа» или «Неточные данные» и тому подобного, вместо нормального отсутствия данных компьютер выдал «Официально уничтожены», высветив эти слова на дисплее, как неоновую вывеску.

Эйхорд висел на телефоне в течение двух часов. Его рука онемела, и он подумал, что его может хватить сердечный удар. Слово «сердечный удар» еще вертелось у него в голове, когда вдруг женский голос вернул его к реальности.

— 22–28.

— Сонни Шенбергена, пожалуйста, — сказал он.

— Минуточку, — ответила она, вежливо попросив не вешать трубку.

— Спасибо, — поблагодарил он, слушая гудки компании «Ма Белл», автоматической телефонной. Западной электрической и Бог знает еще какой компании.

Наконец, после того как, казалось, прошел уже целый месяц ожидания, в трубке раздался другой голос, на этот раз мужской, не такой приветливый и вежливый:

— Чем я могу вам помочь?

— Сонни?

— Извините, но у нас нет никого с таким именем.

— Слушайте, я из правоохранительных органов, дело очень важное и срочное, так что кончайте говорить чепуху и соедините меня с Сонни Шенбергеном.

— Извините, но он занят, — произнес голос после некоторого колебания. — Кто звонит полковнику Шенбергену?

— Скажите Сонни, что это Джек Эйхорд, Эй-хо-р-д. Я хочу с ним переговорить кое о чем, но сделать это мне нужно сейчас же.

— Хорошо. — Еще колебание. — А вы откуда?

— Из министерства юстиции, — соврал он.

— Да, сэр, один момент. — Линия опять зашуршала и завизжала. Этот один момент может длиться сколько угодно. Как-то он ждал один такой момент двадцать пять минут. Каково целых двадцать пять минут слушать эти обворожительные звуки? Один момент в Вашингтоне мог значить все что угодно. Но он набрался терпения и готов был ждать хоть целый день. Сначала у него онемела левая рука, потом правая, затем оба уха, а сейчас жужжание врезалось все глубже и глубже в мягкую кору мозга.